Вероника Тушнова
Антология русской поэзии
ЛЮБЛЮ?

Люблю?, не знаю может быть и нет,
Любовь имеет множество примет,
А я одно сказать тебе могу
Повсюду ты, во сне, в огне, в снегу,
В молчанье, в шуме, в радости, в тоске,
В любой надежде, в любой строке и в любой звезде,
Во всём! Всегда! Везде!
Ты памятью затвержен наизусть
И ничего нельзя забыть уже.
Ты понимаешь? Я тебя боюсь,
Напрасно я бежать, спастись хочу,
Ведь ты же сон, тепло, дыханье, свет...
Хочу прижаться к твоему плечу.
Люблю?, не знаю, нет других примет!

НИКОЛАЙ ТУРОВЕРОВ.

МОСКВА

Заносы. Сугробы. Замерзшие глыбы
Сползающих с кровель снегов.
Цепные медведи вставали на дыбы
Ревели от холодов.
У Темных, у Грозных, у Окаянных
За шерстью не видно лица:
Иваны, Иваны и снова Иваны,
И нет тем Иванам конца.
До белого блеска сносилась верига.
На улицах снежная муть.
Татарское иго — Московское иго:
Одна белоглазая чудь!
Что было однажды, повторится снова;
Но неповторна тоска.
На плаху, на плаху детей Годунова:
Москва ударяет с носка!
Пылает кострами Замоскворечье,
Раскинулся дым по базам;
Сожгли Аввакума, затеплили свечи:
Москва не поверит слезам!
Москва никому не поверит на слово,
Навек прокляла казаков,
И выпила черную кровь Пугачева
И Разина алую кровь.
Метели все злее. Завалены крыши.
Москва потонула в снегах.
Но чьи это души, все выше и выше
Плывут над Москвой в небесах?
В теплицах цветут басурманские розы,
На улицах — снежная муть.
Толстой — босиком, на машине Морозов
Свершили положенный путь.
Цыганские песни. Пожары на Пресне.
А вот — и семнадцатый год.
Все выше и выше, просторней, чудесней
Души обреченный полет.
По небу полуночи... Черное небо,
А хлеб еще неба черней.
И шепотом, шепотом: корочку хлеба
Для беспризорных детей.
Но как при Иванах, при Темных, при Грозных
Молитвам не внемлет земля.
По небу полуночи... Красные звезды
Мерцают на башнях Кремля.

1947 г.

Тебя люблю...Или любила,
И снова ночь, и вновь без сна.
Весну дарю или дарила,
А может кончилась весна?

К тебе хочу...Или хотела,
И не заметила, когда...
К тебе лечу или летела,
Или лечу теперь одна.

Меня зовёшь, а я не слышу,
Или зову, а ты молчишь.
Я поднимаюсь - ты всё выше,
Ты приближаешься - я вниз.

Спешу к тебе - ты убегаешь,
Ты ждёшь меня - я ухожу.
Следишь за мной - я исчезаю,
Ты исчезаешь - я слежу.

Ты пишешь мне - я не читаю,
Потом пишу тебе ответ.
Когда с тобой, я умираю,
Ещё быстрее, если нет.

Моё мученье - твоё счастье,
Я счастлива - страдаешь ты.
Не понимаешь своей власти,
А я люблю твои цветы.

И я с тобой, а ты со мною,
Но я одна, ты одинок.
Мы что-то спутали с любовью,
Любовь запутала клубок...

Поэты браконьерствуют в Михайловском,
Капканы расставляют и силки,
Чтоб изловить нехитрой той механикой
Витающие в воздухе стихи.

Но где ж они, бациллы вдохновения,
Неужто не осталось ничего ?
Пошарьте-ка в чернильнице у гения
Да загляните в шлёпанцы его !..

Ищите же, спешите же, усердствуйте,
Дышите глубже, жители столиц,
Затем, чтоб каплю пушкинской эссенции
В своих разбойных лёгких растворить !
....
Поэты браконьерствуют в Михайловском,
И да простит лесничий им грехи !..
А в небесах неслышно усмехаются
Летучие и быстрые стихи !..

Они свистят над сонными опушками,
Далёкие от суетной муры,
Когда-то окольцованные Пушкиным,
Не пойманные нами с той поры !..

(с)Леонид Филатов

Есть проверенное средство как унять хандру
Про родимую станицу вспоминаю я
Где красавица , девица ждет меня моя

Я вернусь , сверкая бляшкой на своем ремне
Даже встречная дворняжка улыбнется мне
Путь укажет дым печурки над моей избой
В ноги кинеться дочурка шумною гурьбой

Хоть и плакать не серьезно в возрасте моем
Горлом в коме встанут слезы , видя отчий дом
Нет родимее пената , чем где рос , мужал
Дом родной меня в солдаты стоном провожал

Все осталось как и было , все как у людей
Только крышу покосило от косых дождей
То что крышу покосило - это не беда
Все путем мужская сила в доме есть когда

Попрошу смолы у ели , заберусь на верх
И смолой замажу щели , станет лучше всех
И красавица , девица за мои труды
Поднесет мне коромысло , полное воды

А когда наступит ночька , сядем у реки
Будем слушать , как стрекочат в чаще светлячки
И домой вернувшись вместе , стоя на крыльце
Я найду губами перси на твоем лице.

© Эдуард Шляпников

Борис Панкин
 

здравствуй небо и ты с пропеллером на спине
тоже здравствуй взгляни на город он весь в огне
особенно в этом ракурсе с этих высот
глянь как медленно электричка к нему ползет

здравствуй небо здравствуй воля прощай дедал
я уже отучился в школе долги раздал
наркодилерам криту миносу и семье
оставляю тебя внизу на чумной земле

оставляю тебя прозябанию всем вещам
что ты так ценил по жизни и мне завещал
эта тяга твоя к горилке свиным хрящам
к потным бабам интригам кинжалам-дефис-плащам

не желаю жить в этом аду в этой стране
лучше замертво упаду пропаду в волне
так прощай мой кошмарный сон прошлогодний снег

прощай и ты толстый смешной человек
с нелепым своим пропеллером на спине
что-то (прости не слышу) кричащий мне

НИКТО НЕ ЗНАЕТ

когда у мальчика А из вены
возьмут пробирочку на анализ,
в ней обнаружатся те измены,
в которых мальчику не призналась

плохая девочка Б, пока же,
бояться нечего, и по виду
хорошей девочки Б не скажешь:
«передаётся по алфавиту».

а мир загадочен и огромен,
не то что книжечка записная
в кармане мальчика Я, но кроме
тебя об этом никто не знает.
© Константин Кроитор

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку-
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя
Щит и латы, посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже – как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

Ю. Левитанский

Любовь измеряется мерой прощения,
Привязанность болью прощания,
А ненависть силой того отвращения,
С которым мы помним свои обещания.

И тою же мерой, с припадками ревности,
Тебя обгрызают, как рыбы-пирании,
Друзья и заботы - источники нервности,
И всё-то ты знаешь заранее...

Кошмар возрастает в пропорции к сумме
Развеявшихся иллюзий
Ты это предвидел, ты благоразумен
И взгляд своевременно сузил,

Но время взрывается. Новый обычай
Родится как частное мнение.
Права человека по сущности птичьи,
А суть естества - отклонение.

Свобода- вот ужас! Проклятье Всевышнего
Адаму, а Еве напутствие,
Не с той ли поры, как нагрузка излишняя
Она измеряется мерой отсутствия.

Итак, подытожили: жизнь - возвращение
Забытого займа, сиречь завещание.
Любовь измеряется мерой прощения,
Привязанность болью прощания.

Владимир Леви

в реанимации

…после, в реанимации, говорит врачу:
– позвоните жене, жене позвоните, врачей не надо,
позвоните Тане, жене моей, если надо, я заплачу, –
номер в трубке, трубка в куртке…

врач отвечает:
– вату!

не унимается:
– слушайте, вы идиот, вы что, идиот?
позвоните жене, в контакте ей напишите, свяжитесь по скайпу,
как угодно, болван, я вам говорю, придурок, господи, вот
придурок, вот придурок, придурок…

врач отвечает:
– скальпель!

[номер в трубке, трубка в куртке, куртка бог знает где,
куртка в автомобиле перекореженном, море крови
на шоссе, посреди осколков, в сиреневой пустоте,
телефон в распоротой куртке звонит, и мерцает номер]

рвется:
– какой, к черту, скальпель, вы что, не слышите, вы глухой?
мой телефон звонит, снимите трубку, вы слышите зуммер?
трубку снимите, господи, трубку, снимите трубку, какой покой…
господи, Таня, господи …

врач отвечает:
– умер.

(c) Прозоров Антон