Профи
Регистрация: 28.07.2004
Сообщений: 1,177
|
В 6.20 меня разбудил поставленный на таймер жестокий и безжалостный телефон, равнодушный к тому, что я поспал всего 2-3 часа, и не ведающий, начало какого учебного дня – дня военки – он мне возвестил. Не могу сказать, что было тяжелей: вставать, несмотря на то, что спать я тогда хотел сильнее, чем Памелу Андерсон, или сознавать то, что мне сегодня снова предстоит целый день дышать, хоть и не армией, но всё же её некоторым подобием – её запахом, хоть и слабым, но всё же отвратительным.
Встав, но не проснувшись, открыв глаза, но продолжая спать, я доставил своё спящее тело в ванну и там кое как разбудил его холодной водой. Затем поел без всякого аппетита, испорченного военной мыслью, и стал собираться на фронт. Открыв шкаф, я увидел отвратительное зрелище, которое являла собой моя военная форма, похожая не столько на форму, сколько на зелёный мешок. Этот мешок мне на военке выдали бесплатно. Наше заботливое и щедрое государство перечислило на наши карточки по 500 рублей, чтобы мы, отдав их честным офицерам, получили форму, сшитую на замечательной фабрике «Заря» (хотя, судя по тому, ЧТО она сшила, ей больше бы подошло название «Закат»). Думается мне, что господа офицеры решили на форме сэкономить в свою пользу, потому что, судя по её виду и качеству, крайняя цена ей - рублей 50, но никак не 500. Вы бы видели наши рожи, когда мы впервые увидели эти формы, деморализующие одним своим видом! Мало того, что их вид глаза режет – так они ещё и линяют и садятся после стирки на пару размеров, что было для тех, кто их постирал очень неприятной неожиданностью. Когда идешь в этой форме по улице, то встречные бомжи провожают тебя сочувственным взглядом, а прилично одетые люди смотрят на тебя, как на бомжа. Чтобы не подвергаться такому позору, я поехал на военку в гражданской одежде, а форму, утрамбовав комом в пакет, взял с собой, чтобы переодеться в огородное пугало уже на военке.
Послушать в этот день увлекательные и зажигательные лекции мы не смогли: с утра нас, бесплатную рабочую силу, погнали загружать доски в сушилку. Досок было бессчетно, сушилка была огромна, и всю её нам предстояло заполнить. Работали так: двое, находясь в сушилке, принимали доски, остальные их таскали. Нашим куратором, надзирателем и руководителем был дедок – директор этой сушилки. Все запомнили, полюбили и взяли на вооружение его коронную фразу, которой он нас подбадривал в нашем каторжном труде: «Попёр, давай!». Соль этой фразы заключась в том, что при её произнесении слышится не 2 слова, а одно, весьма забавное…
Работа шла очень туго и вяло, и дед, не сумев нас расшевелить ни ласковым словом, ни крепким матом, раздраженно спросил, почему мы еле шевелимся. Мы ответили ему, что нам не выгодно шевелиться: чем раньше мы закончим работу, тем раньше мы окажемся на лекциях, а появляться на них мы не хотим, поэтому и тянем, чтобы досок хватило на весь день. «Но – удивился дед – а как же знания? Вы ведь пришли на военную кафедру за знаниями, а не для того, чтобы доски таскать». Святая простота! Мы разрушили его наивные иллюзии, ответив ему в том смысле, что как в институт мы пришли не за знаниями, а за дипломом, так и на военку – за званием. Дед понял, что, чтобы мы активизировались, нам нужно дать стимул, и он дал его, сказав, что на обед, который по расписанию должен был быть через 1,5 часа, мы можем идти, как только перетаскаем определенное количество досок. Какая произошла перемена! Какие силы - душевные и физические - пробудил в нас этот стимул! Штиль сменился бурей! Те, которые до стимулирования были полуживыми черепахами, после него стали неутомимыми муравьями. Мы набросились на эти доски с такой энергией и таким ожесточением, будто от быстроты наших действий зависела наша жизнь! И если прежде мы эти доски таскали так вяло и медленно, будто они были свинцовыми, а мы - контуженными, то теперь все летали с ними так, будто они стали пенопластовыми, а мы – реактивными. И если раньше доски в сушилку поступали не чаще, чем ходят автобусы, то теперь они стали поступать так часто и быстро, что образовалась очередь, потому что те, кто их принимал, укладывать их не успевали. Наша муравьиная работоспособность превзошла все ожидания: то, что мы предполагали сделать за час, мы сделали за 20 минут.
Гордые от сознания своего доскотаскательного мастерства, мы ушли на обед.
После обеда, усилившего давление сна и силу лени, от прежней работоспособности не осталось и следа. Снова увидев эту гору досок, память о которой успела изгладиться за время обеда, все сперва замерли, оцепенев перед ней, как кролики перед удавом, а затем, придя в себя, разразились многоголосными и многоэтажными матами. С огромным отвращением к доскам и с трудом преодолев паралич воли, мы приступили к ненавистной работе. Поставки стали такими редкими, будто эти доски мы выпиливали из цельных стволов, а не брали готовыми; перекуры – такими частыми, будто без никотина мы могли прожить не дольше, чем рыба – без воды. Между делом прилетел какой-то мужик и, увидев, сколько ещё нам осталось (а оставалось нам не мало), разорался: мол, чё за херня: тут работы на 2 часа, а вы за пол дня и пол кучи не перетаскали. В ответ мы предложили ему присоединиться к нам и показать себя в деле, а не на словах, но он грубо отверг наше заманчивое предложение и, пылая гневом и изощряясь в сквернословии, удалился. К концу учебного дня мы еле закончили работу. Осталось только прийти на развод, послушать краткую наставительную речь подполковника и обрести свободу. На разводе подпол сказал нам, что мы сегодня ничего не потеряли: мол, знание тактики военного дела пригодится только на войне, а умение таскать доски - всегда: не только в военное, но и в мирное время; так что – заключил он – этот день вы прожили не зря!
Последний раз редактировалось ARTEM; 08.04.2005 в 13:21.
|